Во время первой мировой войны русская армия по своему составу была преимущественно крестьянской. Служили в ней и 34 человека из деревни Тюм-Тюм Уржумского уезда Вятской губернии. Об их участии в этой войне и доныне сохранились предания и рассказы старожилов.

 

«У меня два сердца»

Горелов Тимофей Иванович (1881-1960) и Тимофеев Константин Тихонович (1877-1942) служили на флоте. Оба были высокого роста, крупного телосложения и физически сильные. Первый, к тому же, хорошо играл на скрипке, любил шутить. После службы он пас деревенское стадо и при разговоре часто употреблял выражение «Ваше высокопревосходительство». Его кнут до сих пор висит в Тюм-Тюмском музее. По рассказам Л. А. Тимофеева, однажды, корабль, на котором служил Тимофей Иванович, был в Англии. В одном из городов он напился и начал петь песни на марийском языке. Англичане с удивлением слушали и не могли понять на каком языке он поёт. На другой день он зашёл в цирк. Артист цирка увидел его, подошёл и сказал что у него за пазухой бутылка. Он вытащил бутылку и был удивлен прозорливости артиста. Домой после демобилизации он ехал на лошади из Вятских Полян. В одной из марийских деревень решил переночевать. С хозяевами разговаривал по-русски. Ночью услышал разговор хозяев, которые решили его ограбить. Поэтому ночью он не спал. А утром, когда сани и лошадь были готовы, он вдруг запел по-марийски, выстрелил из револьвера в воздух и уехал.

Т. И. Горелов был награжден несколькими Георгиевскими крестами. Вместе с женой Евдокией Сергеевной вырастили сына Ивана и дочь Марию. Когда он умер, из военкомата привезли матросскую форму и похоронили его в ней.

Тимофеев Константин Тихонович имел сразу три прозвища – Кугу (высокий), Тёле (могучий) и Тюгюргё (несгибаемый). Он был самым сильным человеком в деревне. Его сводные братья Афанасий и Алексей говорили: «В д. Тюм-Тюм мы самые сильные, но есть люди сильнее нас. Это Константин Тихонович и его сын Николай». Весной, во время сплава, он плыл на одном бревне, упал в воду в сапогах и в плаще, но не утонул. «У меня два сердца, поэтому не тону», – шутил он. И ещё он говорил: «Вы мячики пинаете, кидаете, а я двухпудовые гири кидал».

Вот что вспоминает о своём дедушке М. Н. Тимофеева (1935):

«Когда Константин Тихонович приехал домой после 25-летней службы, у жены был ребёнок. Вошёл он в дом, высокий, в матросской форме, все испугались. Ребёнка до утра спрятали в чулане в сундук, где он к утру умер. Узнав об этом, закрыл жену Дарью Сергеевну в клети и сильно избивал. Услышав крик, сын Михаил (уже взрослый), начал кричать: «Открой, а то буду рубить топором дверь!» Только потом Константин Тихонович открыл дверь и после разговора с сыном попросил прощения у жены.

Однажды летом, вернувшись из сплава, шёл из Шурмы домой. С собой было много денег. На Даровской горе мужики из д. Даровские решили его ограбить. Он схватил одного и отбросил. Затем второго, третьего. Потом один из нападавших сказал: «Это Костя толстый, нечего тут делать, пошли». И ушли. Когда умер, похоронили его в матросской форме, привезённой из Шурминского военкомата». Награждён Георгиевскими крестами.

А вот как вспоминала о своём отце Н. Д. Чулкова:

«Мой отец Демьян Константинович женился в 1904 году на Надежде Михайловне. Но вскоре она уходит от него и в 1905 году рожает дочь Татьяну. И только через 9 лет Надежда Михайловна с восьмилетней дочкой возвращается обратно к нему. Он принял её, ни в чём не упрекнув. В 1914 году отца забирают на фронт. После семилетнего плена домой возвращается в 1921 году. Рожают ещё трёх дочерей».

Десять лет, с 1914 по 1924 годы, служил и воевал Иван Иванович Тимофеев (1886-1946). По рассказам старожилов, он ушёл на войну, когда сыну был год, а вернулся, когда сыну исполнилось 11 лет. Был в плену. Однажды ему связали руки и били плёткой, затем обливали холодной водой из ведра и снова били. Был репрессирован. Осуждён и отправлен в тюрьму на 10 лет. Оттуда взят на фронт. Вернулся в 1946 году и в том же году умер.

Как-то на улице я встретил С. И. Петрушина и спросил его: «Воевал ли у тебя кто-нибудь в первую мировую войну?» – «Да, мой дед Тимофеев Илья Гаврилович, – сказал он. – Он часто вспоминал горы Карпаты. Однажды прилетел вражеский снаряд и взорвался рядом с ним. Все бойцы сразу прибежали к нему. Он был жив». Действительно, в августе-сентябре 1914 года шли упорные бои в Галиции (Карпаты) между русскими и австрийскими войсками.

 

«Мой дед Степан Михеевич Горелов (1891 г. р.) служил и воевал девять лет, – вспоминает В. И. Чулков. – Домой он приехал в военной форме, в шинели, в папахе и с саблей, которой моя мама Раиса Степановна (1929-2014) рубила куски соли».

 

Жизнь в плену

А вот что рассказала мне А. В. Васильева, проживающая сейчас в д. Васькино, о своём родственнике:

«Вспоминаю бабушкин рассказ о том как наш родственник перенёс войну, плен на чужбине, ненависть врагов, но вернулся домой живой. К сожалению, я забыла уже и фамилию, и отчество этого человека. Помню только его имя – Максим.

В 1914 году Максима призвали в армию. Вскоре началась война. Он несколько раз попадал в плен. Его избивали, затем отправили в лагерь для пленных. Там был особый отряд, состоящий из охотников и рыбаков. Им доверяли оружие для отстрела дичи к офицерскому столу. Но не дай Бог бежать с оружием в руках! Догоняли и пристреливали на месте. Максима офицеры уважали. Он мог по заказу поймать любой вид рыбы и принести любую дичь: утку, гуся и т. д. А он снова, в очередной раз, бежал. Но без оружия. За ним пустили собак. Казалось, они его догоняют. Он бежал по болоту. Стали появляться кусты смородины, затем всё чаще и чаще. Потом показались сплошные заросли смородины. Он нарвал смородиновых веток и обтёр ими подошвы. Свалился в кусты и отполз подальше. Собаки потеряли след. Солдаты, постреляв по кустам, ушли обратно. Но недолго пришлось ему побыть у своих. Вскоре он снова попал в плен. Допрашивал его, по иронии судьбы, тот же офицер. Он спросил его: «Максим, скажи честно, как тебе удалось уйти от собак?» И Максим рассказал про кусты смородины. На что немецкий офицер сказал: «Да-а, я забыл, что ты не только хороший рыбак, но и хороший охотник. Ценю твою сообразительность и за это дарю тебе жизнь. Но ты нам порядком надоел своими побегами, поэтому я отправляю тебя туда, откуда никак не убежишь». Так Максим попал в Германию к бюргеру, который разводил лошадей. И стал он жить в каморке при конюшне. Его не кормили и часто били за малейшую провинность. Как он сам говорил, новый синяк покрывал старый. Лошадям приносили отходы из кухни. Он вылавливал оттуда кусочки хлеба и ел. А в основном, украдкой, питался посыпкой. И в отместку недокармливал лошадей. Зол был на всех. После работы, ложась спать, молился просил Бога только об одном – живым вернуться на Родину.

Так дни бежали за днями. Казалось, лучшего уже не будет. У бюргера росла дочь. Ей было строго наказано А не посещать конюшню. Но любопытство и любовь к лошадям привели её всё-таки в конюшню. Прикрыв двери, она увидела Максима, вылавливающего кусочки хлеба из кормушек для лошадей. Увидев друг друга, оба замерли. Она от удивления, он от испуга. Девочка убежала. Максим перестал собирать хлеб и стал ждать очередной порки. Но вскоре входные двери скрипнули. Девочка вошла в конюшню с хлебом и протянула его Максиму. Он жадно схватил его. Хлеб, как будто испугавшись, стал в его руке тоньше раза в три. Максим от удивления разжал руки, и хлеб снова принял первоначальную форму. Он не стал долго раздумывать и съел хлеб за считанные секунды. Девочка стала приносить еду каждый день. А рядом с ним всё так же пофыкивали полуголодные лошади.

Как-то, уже засыпая, он соскочил и сел на свой топчан. Он ругал себя: как он, крестьянский сын, мог недокармливать лошадей! Они пока принадлежат бюргеру. Продадут – хозяин будет другой. Что она, божья тварь, может сделать? Они с утра до ночи работают на нас. Да и он сейчас сравним с лошадью. С этими мыслями он наложил лошадям полные кормушки корма.Особое внимание уделял жеребятам, так как лошади у бюргера были ездовые. Но надо было, чтобы у лошадей шея была дугой. И поэтому, по мере роста жеребёнка, наращивалась кормушка. Жеребёнку всё время приходилось выгибать шею, чтобы достать корм. Со временем получалось желаемое – шея дугой. В то же время надо было быть очень осторожным и знать, когда наращивать кормушки. Не всех жеребят можно было испытывать таким образом. А время шло. Приближалось Рождество. В доме хозяина готовились к празднику: стирали, мыли, белили, закупали продукты, резали скотину. Максим тоже решил отметить Рождество. Он поставил брагу из сахарной свёклы. Свёклу хозяева сажали и кормили ею скотину. В Рождество он выпил свою брагу и собрался идти спать. Жеребцу это не понравилось. Может, его смутила походка Максима, может, запах необычного спиртного в воздухе? Конь стал бить задней ногой об стенку денника. На шум пришёл хозяин. Увидев пьяного Максима, начал ругать. Допытывался, кто ему продал спиртное и собрался уволить того продавца с работы. Максим сказал, что никого увольнять не надо, и показал тару с брагой, «Вы всей семьёй празднуете Рождество, – сказал он, – У себя на Родине мы тоже отмечаем этот праздник. Но вы празднуете дома. Мы тоже сначала празднуем дома, а на следующий день идём поздравлять соседей, родственников. Заходят в дом с наилучшими пожеланиями. Садятся за стол, угощаются. Затем один из мужчин запевает песню. Женщины песню подхватывают. Женщине нельзя начинать петь, считается дурной приметой. Затем начинаются пляски под гармонь. Мужчина приглашает женщину на танец. Он стоит, пританцовывая на одном месте, а женщина, танцуя, описывает полукруг вокруг партнёра. Танец у женщин бывает разный. Одна нога постукивает об поп, вторая нога в эти доли секунды должна топнуть два раза. Говорят: табен кушта. Или обеими ногами равномерно, без стука. Сай кушта. Или ноги идут, отплясывая, носками вперёд. При этом носочки ног идут справа налево, а пятки тихонечко оттопывают. Мушкен кушта. Мужчина помогал женщине рукой при развороте. И так мы обходили с пожеланиями всю родню. Затем наступает время для молодёжи. Время гаданий, игр, веселья с переодеваниями».

Максим рассказывал увлечённо, а в глазах стояла тоска по далёкой Родине. Бюргер понял это и сказал: «Максим, я уважаю ваши обычаи. Вы пронесли их через века и до сих пор верны им. Это не каждый народ так сможет. Но я очень прошу тебя: не ставь больше брагу. Я буду давать тебе по выходным и праздникам пиво». Бюргер похлопал Максима по плечу и продолжил: «Ну, Максим, Максим! Столько лет живу на свете, а не знал, что из свёклы ставится какая-то брага, Да ещё ею можно напиться».

Жизнь Максима стала налаживаться. Он уже обедал вместе с прислугой. Кухарка была безнадёжно в него влюблена. Да как было не влюбиться в весёлого? красивого, работящего парня. Ну и что, что он чужестранец? Да и бюргер это поощрял. Ему не хотелось терять такого хорошего работника. «Женится Максим на кухарке и останется навсегда в Германии», – думал он.

Но разве можно истинного патриота сманить булочками, оладушками? Максим ещё тогда понял, что лучше кланяться чаще своей землице, чем какому-то иностранцу. Лучше поесть своего ржаного хлебушка, чем чужую булочку.

И вот наступило счастливое для Максима время. Ему можно было ехать домой. Его обменяли на немецкого военнопленного. Провожать его вышла вся прислуга, бюргер с семьёй. Хозяйская дочка, плача повисла у него на шее. Максим тоже прослезился. Бюргер все ещё уговаривал его остаться. Он говорил: «Женись на фролинг – кухарке и живи. Ты стал нам как родной». Но он вернулся на Родину. Вот так благодаря своему упорству и вере в будущее он пережил плен. И не только сумел завоевать доверие чужеземцев, но живым и здоровым вернуться домой».

 

Фронтовой дневник

А вот что писал в 1915 году в своём дневнике, который сейчас хранится в Тюм-Тюмском музее, мой дед по матери Петрушин И. Р. (1891–1950):

«Я, Петрушин Иван Романович, родился в 1891 году. Женился в 1910 году. Призывался в 1912 г.‚ мобилизовался в германскую войну в 1915 г., мобилизовался в Советскую войну в 1919 г.»

 

А вот ещё одна запись из того же дневника:

«Я, Иван Романович, принят на военную службу 1915 года 8 сентября. Уехали из Уржума 13 сентября. Ехали на пароходе в г. Симбирск 16 сентября. Тут учились три месяца. Уехали из Симбирска 19 декабря. Ехали на машине трое суток. Приехали в деревню Андреевку 24 декабря. Жили тут в Рождество трое суток. Потом пошли в г. Дрогобуж 28 декабря. Уехали из Дрогобужа 23 февраля (1916 г. – А.Ф.). Ехали на машине трое суток. Приехали в г. Минск 26 февраля. Шли из Минска пешком 12 дней и одну ночь. Пришли на позицию в лес 10 марта. Адрес мой: 27 армия. кор. 76 мех. Дивизии, 301 пехота Бобруйского полка, 15 рота. 4 взвод».

И ещё хочу привести одну запись:

«Адрес Ивана Романовича старшего: г. Торнем, Псковской губернии, Двинская караульная команда, 2 рота, 1 взвод».

У моего деда был старший брат, которого тоже звали Иван. Два Ивана в семье. Оба участники войны. А по два одинаковых имени были в Тюм-Тюме и у детей в других семьях. В Бобруйском полку дед служил 11 месяцев, с марта 1916 по февраль 1917 года. Потом он заболел и был направлен в Ригу, где 13 суток пролежал в госпитале. Из Риги приехал в Петроград, где 9 суток пролежал в эвакуационном сводном госпитале Не 165. Из Петрограда приехал в Вятку, где тоже 9 суток пролежал в госпитале. Из Вятки на пароходе через 13 пристаней прибывает в Шурму. 10 мая 1917 года он был дома. Жил три месяца. В августе была медицинская комиссия, и он был признан годным к службе. 15 августа снова уезжает на фронт. 22 августа приезжает в г. Златоуст. С 13 сентября начал ходить в караул, а с 30 октября по 22 ноября снова лежал в госпитале. 24 ноября была медкомиссия, и его опять направили домой. Из Златоуста через Самару, Сызрань и Казань приезжает в Вятские Поляны. 4 декабря 1917 года он был дома. На этом первая мировая война для него закончилась. По его рассказам, в 1915-1916 годах у него сильно мёрзли ноги в сапогах, поэтому он простудился и заболел чахоткой.

Но 1 мая 1919 года он снова уезжает из дома. 2 мая был мобилизован уже на Гражданскую войну.

Участвовали в первой мировой войне и четыре брата деда: Иван, Алексей, Никита и Гаврил. В своём дневнике он указывает их адреса. В дневнике у него можно найти и все данные трёхлинейной винтовки образца 1891 года. Пишет также, сколько просветов и звёздочек каждого обер-офицерского чина. Есть и такая запись:

«4 роты составляют 1 батарею. 4 батареи составляют 1 полк. 2 полка составляют 1 бригаду. 2 бригады 1 дивизию. 4 дивизии составляют 1 корпус. В роте 250 солдат, в батальоне в 1000 солдат, в полку – 4000, в бригаде – 8000, в дивизии – 16000, в корпусе – 64000 солдат».

После службы Иван Романович заведовал фермой и был членом ревизионной комиссии колхоза им. Жданова. В свободное время Иван Романович читал журналы, которые выписывал, и художественные книги. Сохранились книги, которые он читал: «Волшебные сказки», 3. Гофмана и Бр. Гримм, 1917 года издания; «Под гнётом застоя» Е. О. Дубровина, 1902 года издания. Хранятся в нашей семье также две книги с печатью земского училища, по которым он учился. Это Евангелие, 1912 года издания и Практический курс правописания Н. Я Некрасова, 1904 года издания.

Наверное, не раз перечитывал он статью «Помня старое, впредь будем осторожны», опубликованную в журнале «У илыш» («Новая жизнь») № 7-8 за 1924 год на марийском языке. Статья была посвящена 10-летию начала Первой мировой войны. В тексте приводится таблица погибших, раненых, попавших в плен людей, воевавших стран, а также численность их войск. И, конечно, вспоминал дед своё участие в действующей армии.

Нужно помнить об этих событиях, участниками которых стали и наши земляки, и нам…

 

Александр Петрушин,
делегат Х Съезда марийского народа.

 268 total views,  1 views today