III
Могуч, непоборим колхозный строй, питаемый силой общего труда. Живуче в нем все то, чему предстоит будущее. Пусть это сейчас еще в несмелых ростках, в неуверенной поросли, придет день, и окрепнет это новое, зацветет, радуя глаз, волнуя людские души.
Без колхоза не стать бы деревне столь быстро на ноги, не залечить бы в одногодье глубокие раны, нанесенные войной.
Прошел всего один год, а колхозники уже с песнями выходили на работу. Весна сорок шестого года по многим признакам была не лучше предыдущих. У колхозников мало было хлеба. Лошади были тощи, они не досыта ели овес – не было его в достатке. Нехватало семян. Но были – отцовская забота страны, партии, давших колхозу семенную ссуду в размере двухсот центнеров, были загоревшиеся соревнованием сердца передовых колхозников, была гордость победителей в войне, была любовь к своему колхозу и вера в него.
А с этим ни один чёрт не страшен. Все можно осилить, побороть.
Жаркие стояли дни. Дожди не баловали. Суховейный ветер обжигал лица. Трещины исполосовали сухую землю. Рано звенел колокол в колхозе. Тяжело волоча протез, шел по пыльной дороге в поле Виктор Шидловский. Худые лошади с трудом тащили плуги. Плуги были для них тяжелы и земля слишком тверда.
Помогла МТС. Старые тракторы день и ночь гудели на склоне, за деревней. Чумазые, грязные – одни глаза блестят, да зубы белеют – не смыкали глаз трактористы, вчерашние водители боевых машин – танков. И поля были засеяны до последнего клочка. Выполнен государственный план.
Но хлеба росли хилые‚ тощие. Засушливое лето, плохо, с запозданием проведенный сев озимых подсекли урожай ржи. Жалкий вид имело ржаное поле – серые плешины, исхлестанные трещинами, жидкие стебли, мелкие колоски.
Для Шидловского эта весна была особенно знаменательна, – он вступил в партию. Как-то вечером, еще в начале лета, вернулся он из Уржума и долго в задумчивости сидел в колхозной конторе. На губах его бродила улыбка, а лоб нахмурен, в морщинах. Вошел Воронов. Достал кисет, завернул самокрутку. Взял кисет и Шидловский. Закурив и еще немного помолчав, председатель, не скрывая улыбки, какой-то особенный – строгой, и, в то же время, радостной, заговорил:
– Ты знаешь, Саша, какой день у меня сегодня – я принят в кандидаты партии. Пока ехал из города, о многом передумал. Все-таки плохо мы еще работаем, медленно поднимаемся на ноги. Силы-то в народе сколько, а мы ее подчас не замечаем, с людьми мало советуемся…
Они помолчали.
– Вот ты бригадир‚ – продолжал Шидловский, – а много ли я о тебе знаю? Чем ты дышишь? Что на уме держишь? Какие планы есть у тебя?
В контору зашел Кирилл Пинаев, и бывшие фронтовики еще долго говорили, сжигая одну самокрутку за другой. Их беседа о судьбе колхоза, о темпах его восстановления и роста скоро была продолжена на общем собрании.
Колхозники горячо поддержали предложение – всем выйти в поле, спасать хлеба от солнечного зноя и начать битву за Высокий урожай будущего года, еще весной заложив его основу.
– Пока не поднимем полеводство, хромать нам на обе ноги, – говорил Шидловский – хотя нынешний урожай обезличен, мы и сейчас имеем силы, чтобы не ждать милостей от природы. Надо завоевать урожай собственными руками, умом.
Многие еще молчали на этом собрании, курили, охали, жаловались на знойные, бездождевые дни.
Но болеющих душой за колхоз нашлось немало. И первыми из них были Александр Воронов и Кирилл Пинаев. Они организовали мульчирование яровых посевов, стараясь задержать влагу в почве, изгоняли с полей сорняки.
Колхоз готовился к сенокосу и уборке хлебов. Полеводческие бригады выехали в паровые поля, где уже резали землю на рассыпчатые пласты тракторы машинно-тракторной станции. Скорей вспахать, сохранить влагу, не дать подняться сорным травам!
В. Шидловский
Бригадиры почти все дни проводили в поле, следили, чтобы вспашка была на полную глубину. Александр Воронов ходил по борозде за трактором с измерительной линейкой в руках.
– Стой, стой, чёрт тебя возьми, – кричал он чумазому трактористу‚ – ты что мне землю портишь, дурья голова?
– А что? – недоумевал тракторист. Остановив трактор, он спрыгивал в борозду.
– Как что? Смотри! – и Воронов ставил в борозду линейку с насечкой делений. – Восемнадцать?
– Ну?
– А где же твои двадцать сантиметров? Снова прикажешь с плугом ехать?
Тракторист скреб затылок и виновато-просительно говорил:
– Лемехи горят, поверь. Плюнь, зашипит. Что же делать. Земля, как зола.
Он плевал на сверкающий под солнцем лемех. Действительно, слюна шипела.
– Ты мне не лезь с этим самым к сердцу, – сердился Воронов, – а за урожай кто будет отвечать?
Тракторист покрутил рычаг и, скаля в улыбке белые зубы на загорелом чумазом лице, сказал:
– Порядок, двадцать сантиметров получай!..
– Проверю, ты у меня не балуй…
И Воронов шагал к делянке, на которой колхозники пахали на лошадях. Лошади были худые, с резко обозначенными хребтами. Нехватало кормов, и лошадей приходилось пасти в ночном. Усталые колхозники, проработав день в поле, ночью отправлялись с табуном лошадей на выгон и там тревожно спали у костров. Да какой это сон… А как только занималась заря и над Уржумкой густел молочный туман, табуны возвращались в поле, и пахари снова брались за плуги.
Так пахали пар и вместе с этой работой успевали управиться с вывозкой навоза. За годы воины его накопилось уйма. Он лежал хлевах, и лошади и коровы задевали спинами потолок. В огромных кучах навоз прел у животноводческих построек.
– Вот она, половина урожая! – говаривал Шидловский, – так бы взял весь этот навоз и разом перенес в поле…
Сил у колхоза еще нехватало. Слабоват был конь, а поля угористые, много в гору не вытянешь на клячах. Но бригадиры Воронов и Пинаев все-таки сумели внести до 35 тонн навоза на каждый гектар участков, специально облюбованных для выращивания высокого урожая ржи. У Воронова такой участок занимал 23.33 гектара, у Пинаева – 20 гектаров. Вот на них-то и мечтали бригадиры вырастить небывалый урожай, показать, что может дать земля колхозная, обыкновенная уржумская земля.
Навоз был распределен по участкам равномерно и в тот же день заделан. Передовики земледелия знали, что оставленный на поверхности навоз засыхает, теряет свои качества, так как из него улетучивается азот в виде аммиака, запаханный в сухом виде навоз хуже разлагается в почве. Во-время и умело заделанный в глубину 13-15 сантиметров навоз обогащает почву питательными веществами.
Дни стояли жаркие. Обожженная солнцем серая лежала земля в паровом поле. По копни поглубже и рука наткнется на прохладный влажный пласт. Влага! К ней потянутся корни озими; она, эта влага, спасет посевы пусть даже не будет дождей. Только бы сохранить этот резервуар в неприкосновенности, уберечь его от палящих лучей солнца. А для этого надо рыхлить верхний слой почвы, удалять сорняки. Так и делали упорные хлеборобы.
Как только в пару стали прорастать однолетние корнеотпрысковые сорняки – осот, льнянка, хвощ, татарник – была произведена первая культивация. Почва была разрыхлена на глубину 5-7 сантиметров. Бригадиры следили за парами, следили, сколько за ночь появлялось сорняков. И когда всходов стало появляться меньше, штук 5-6 на квадратный метр, произвели вторую культивацию. Глубина ее доходила до 10 сантиметров.
Пары лежали чистые, рыхлые. Теперь надо было произвести их двойку – дней за 30 до посева.
Поспевали хлеба. Перед уборкой снова всплыл вопрос о колхозной дисциплине. В коллективе оказались еще люди, старавшиеся поменьше дать колхозу, побольше урвать себе. На общем собрании обсудили вопрос о колхознике С. Д. Баранове. Всю весну его трудно было затянуть в поле, зато с усердием он копал свой огород, охорашивал грядки. И терпение колхозников лопнуло. Когда проверили трудовые книжки Баранова за несколько лет, оказалось, что он давно перестал быть колхозником, не вырабатывал минимума трудодней.
– Исключить дармоеда! Чище будет воздух, – таково было общее настроение колхозников. Баранова изгнали из артели. Несознательная часть колхозников поняла, что с коллективом шутки плохи. Уборка проходила дружно, без потерь. Шесть центнеров с гектара – урожай не очень радостный. Но колхоз выполнил план хлебопоставок, обзавелся собственными семенами, для коня малость отделил и по фунту на трудодень выдал. Это было большим успехом, если учесть, какое было лето. Старики не помнили такой засухи.
Озимые сеяли по бригадам. Бригадиры Воронов и Пинаев не уходили с поля, предупреждая огрехи и недосевы. Лучшие сеяльщики, Николай Иванович Лазар5в и Никита Филиппович Баранов, следили за каждым сошником. Колхоз, бывший когда-то образцовым семеноводческим хозяйством‚ должен был вновь наладить производство сортовых семян. Сеяли чистосортной «вяткой», выведенной академиком Рудницким.
Тепло стало на сердце и у Шидловского, и у Воронова, и у Пинаева, да и у всех колхозников, когда в поле появились дружные всходы ржи. На участках высокого урожая озими были особенно хороши: кустистые, густозелёные, с сильным, широким пером. Так разрослись, что земли не видно. И дивились проезжающие по проселку соседи:
– Вот это озими. Ну и ну! Далеко шагнет «Красная смычка».
Кто знал, что пророчество это сбудется.
4,332 total views, 1 views today
