I

Весной 1919 года колчаковцы повели сильное наступление на Урале. Екатеринбург, Пермь, весь Урал оказались под их властью. Бои начались в Приуралье, в вятских краях. В апреле белые заняли Малмыж и стали развивать наступление на Уржум и Нолинск, имея целью, как и год назад, ударить на Вятку с юга, и одновременно, со стороны Перми.

Военно-революционные комитеты Уржума, Нолинска, Кукарки (Советска) отправили на фронт часть своих гарнизонов. Был объявлен набор добровольцев.

В Уржуме формировалась добровольческая Теребиловская дружина, под командованием Николая Гурьяновича Сорокина – Махалова, или, как ее называли Сормаха. Это был замечательный человек и храбрый солдат!

Оторвемся ненадолго от нашего повествования и заглянем в прошлое Николая Гурьяновича. Неподалеку от пристани Медведок на реке Вятке расположился на низком затопляемом берегу поселок Аркуль. Здесь в удобном Аркульском затоне вятские пароходчики стали ставить на зиму свои суда. Ремонтная мастерская зимой подновляла их. Против Аркуля, на крутом берегу, деревня Зайково. В ней и родился в 1894 году Н. Г. Сорокин, получивший потомственную старинную кличку Махалов. До 1915 года жизнь его теснейшим образом была связана с Аркульским затоном, где он рано стал плотничать, матросил на вятских пароходиках. В восемнадцать лет он помогал аркульскому революционному кружку распространять листовки.

У начальства он был на плохом счету и не получил в 1915 году брони и оказался в действующей армии. Смышленого солдата послали в школу унтер-офицеров, а потом и подпрапорщиков. На войне он получил два георгиевских креста. Дальнейший путь Николая Гурьяновича был предопределен его революционными настроениями. После февральской революции он стал председателем полкового комитета совета солдатских депутатов 105 Оренбургского полка. Тяжелая контузия привела его в госпиталь, откуда он и приехал в родной Аркуль…

Привез он тогда несколько номеров «Окопной правды», которые рабочие зачитали до дыр. К этому времени обстановка в Затоне изменилась: большинство рабочих уже не верило временному правительству, но учредительного собрания ждали, ведь большевики выдвинули свой список! Николай Гурьянович был активным участником этой предвыборной компании – председателем избирательной комиссии. Рабочий комитет Аркульского затона стоял за большевиков. Уржумская эсеровско-меньшевистская власть не хотела терять такой рабочий район и не раз присылала в Аркуль своих агитаторов. Они безуспешно выступали на собраниях. Сорокину-Махалову работать в Изберкоме приходилось напряженно. Неграмотных в округе было больше, чем малограмотных. Молодежь – в армии. Случалось так: приходить в Избирком мужичок и просит указать – список под номером четвертым.

— Почему четвертым? – спрашивает Николай Гурьянович

— Дак, парень пишет: надо за большевиков голосовать…

— Так ведь список большевиков второй, а не четвертый!

Ошибки и злые подсказки врагов разъяснялись, но не хватало времени. А враждебная агитация не брезговала обманом и подтасовками.

Осень 1917 года, суда встали на зимовку. Донеслась весть: В Петербурге революция! Большевистская! Стали возвращаться в Аркуль большевистски настроенные солдаты. Они взялись за организацию Советов, которые и становились подлинными органами власти. В Советах решались тогда и судебные дела. Советы распределяли землю между дворами – поровну, по едокам. Создалась и первая сельхозартель из восемнадцати семейств. Председателем ее стал Николай Гурьянович.

В Уржуме в начале 1918 года действовал Совет рабочих и солдатских депутатов, распустивший земскую управу. Он вызвал Сорокина-Махалова в Уржум и направил его в село Теребиловское, где его и избрали членом Волисполкома. Занимал он четыре должности: волостного военкома, военрука, судьи и председателя землеустроительной комиссии. Военное дело он знал, в земельных делах разбирался, а вот как судить? Новых законов не было, применяли старые, переделывая их на революционный лад. Судил он, как подсказывала ему революционная совесть.

Теребиловский волисполком учёл все помещичьи земли и распределил их между деревнями. На винокуренных заводах помещика Садовеня и купца Кошкина конфисковали зерно – на семена. В середине июля 1918 года нависла угроза белогвардейского наступления со стороны Казани. Уржумский уезд был разбит на два оборонительных района: юго-западный, с центром в Токтай-Беляке и юго-восточный – в селе Теребиловском. Начальником последнего и был назначен Николай Гурьянович. В этот район входил и город Уржум, река Вятка с пристанями.

Кода пришло известие об измене Степанова и движении его части к Уржуму, Сормах успел вывезти из города двенадцать подвод ручных гранат, четыре подводы винтовок и патронов…

Село Теребиловское. Проходит волостное совещание. Председатель Волисполкома тов. Перевалов рассказал о международном положении Советской республики. Тов. Сормах начал доклад о внутреннем положении в уезде. В этот момент к волисполкому подскакал белый отряд с пулеметом. На собрание влетел его командир подпоручик Шерстенников. Подбежал к столу, за которым выступал тов. Сормах и крикнул:

— Слушайте!

— Гражданин, не перебивайте, – оборвал его Сормах, слово имею я…

— А вы кто такой?

Вмешался председатель, остановил Шерстенникова. Тот объявил Сормаха арестованным и предал ему предписание об аресте. Сормах прочел его, разорвал и бросил на пол. Шерстенников отступил:

— Где у вас новый военрук Комлев?

Комлев подошел и увел его из помещения. Собрание тотчас закрыли. Решили: никакой власти, кроме советской не принимать, не давать белым ни солдат, ни хлеба, ни лошадей. В начавшейся суматохе Сормах и Перевалов успели переодеться и вышли вместе со всеми из исполкома…

Чуть позднее белые, все-таки поймали Сормаха. Его отправили трактом в Уржум. Впереди конный, позади два пеших стража. Идет Сормах, раздумывает: доведут до Уржума и расстреляют. Слышит окрик:

— Кум Николай? Ты что? Куда?

Его окликнул с двигавшейся навстречу подводы его двоюродный брат Филипп, ехавший с сыном.

Пешие конвоиры бросились к подводе. Сормах подскочил к верховому, рванул его за ногу. Лошадь шарахнулась. Сормах ударил ее суком и она понеслась, волоча за собой незадачливого всадника. Пока конвойцы собирались, то ли своего выручать, то ли подводу задержать, то ли за Сормахом погнаться, – он помчался уже в ржаное поле. Тогда белые кинулись за ним. Но тут вступила в действие новая сила: женщины, жавшие рожь… Они замахали серпами на погоню:

— Куда вас окаянных несет? Что вы хлеб топчете?

Пока они выясняли отношения, Сормах спрятался в водомоине и укрылся рожью. Конвойцы его упустили. А ночью он пробрался в Теребиловское. Потом он скрывался в окрестных лесах. Жена приносила ему в условленное место пищу. Меняя свой вид, он навещал деревни, поддерживал связь с аркульскими рабочими. Умел он разговаривать со старым и с малым.

Однажды, изображая перевозчика на реке Вятке, он готовил лодку к отплытию в Аркуль. Его окликнули с берега два вооруженных степановца:

— Стой! Подвези нас в Затон!

Уселись. Поплыли. Спрашивают:

— Не боишься нас, дед?

— А чего бояться? Кубыть, такие же люди…

— Сормаха случаем не встречал?

— Много их разных ходит…

— Это, дед, немец переодетый. Его ловим!

В село Рождественское Сормах пришел под видом парня-гуляки, в простеньком деревенском костюме. Завел беседу с двумя пареньками. На встречу – трое степановцев. Сормах сразу завел песню. Идут в обнимку, с хохотом, навеселе…

— Ребята, не встречали Сормаха?

— Не, не видали…

А чуть подальше степановцам попался пожилой дядя, – матрацы все делал, – спросили его. Он ткнул рукой:

— Да вон он, среди ребят.

А ребята начали драку. Брань. Крик. Степановцы подошли, не знают за кого взяться, только кулаки мелькают. А матрацника и след простыл.

— Пошутил, проклятый, – досадовали беляки.

И на этот раз Сормах сумел уйти. А ребята потом рассчитались с матрацником. Так вот и жил Николай Гурьянович, готовясь к боям с белыми. Скоро они и начались! До пятисот дружинников находилось под началом Сормаха. Когда под Шурмой отряд тов. Бабкина разбил степановцев, – теребиловцы перегородили им путь по линии Аркуль – Турек. Крестьяне помогали дружине фуражом, конями, отбираемыми у кулаков.

В Уржуме восстановилась советская власть и теребиловская дружина заняла вместительный дом на улице Тургенева. По началу белые недобитки по ночам еще постреливали. Обстреляли и штаб дружины. Из Вятки получили приказ: охраняйте губернию. Отдельные группы кулаков и белогвардейцев бродили еще по южным уездам, грабили население, нападали на Советы. Теребиловская дружина полностью их ликвидировала. К началу 1919 года половину дружины отпустили по домам. Остальные остались в Уржуме в отрядах по борьбе с дезертирством.

С наступлением весны у Сормаха собралось до 700 бойцов, включая небольшое воинское подразделение. На подходе был также отряд елабужского гарнизона, занявший пристань Медведок, для обороны Нолинска.

Теребиловская дружина перебралась на левобережье и начала свой новый боевой путь. Для переправы крестьяне пригнали до сотни лодок. Разведчики-коммунисты из Турекской партячейки побывали на левом берегу Вятки и выяснили обстановку. Дружина, перешагнув через реку, заняла пристань Немду. Дальше наступление пошло двумя потоками: на Красный Яр и на Максанку. Заняв и эти пункты, Сормах связался с командованием 30-ой дивизии для новых операций…

Начало двадцатых годов. Военные фронты позади. Началась борьба на новом – хозяйственном фронте. Врагами здесь были: разруха, последствия войны и вражеские последыши, притаившиеся после поражения. Врагами были также и преступники, нарушители советских законов. Партия ставила на ведущие посты испытанных бойцов гражданской войны. Сормах приехал в Нолинск начальником уездной милиции… Захар Дмитриевич Ковин возглавил земельный отдел.

Открылась новая полоса жизни Николая Гурьяновича…

 

II

Одним из серьезных редакционных заданий, которые мне доводилось выполнять, было участие в описании известного на весь Советский Союз летнего котельнического пожара 1926 года. Котельнич издавна был примечателен своими пожарными эпопеями. Основанный девять веков тому назад под именем городка Кокшарова, он являлся тогда центром черемисского государства. В конце XII века туда пришли предприимчивые новгородцы и заложили кремль на нагорье между рекой Вяткой и речонкой Котлянкой. В конце XII века, когда в Котельниче насчитывалось уже до тысячи горожан, случился первый опустошительный пожар. Через несколько лет городок встал заново на месте пожарища. И опять деревянный… Пожары губили его почти до основания еще четырежды: в 1721, 1802, 1909, 1918 гг.

И вот через восемь лет – новое бедствие… В Вятке узнали о нем 26 мая в 11 часов 30 минут. Котельнический Совет, убедившись, что своими силами огонь не одолеть, запросил помощи у Вятки, откуда через несколько минут отправился пожарный поезд. В нем выехала и милиция под началом Николая Гурьяновича Сормаха. Затем специальным поездом двинулась комиссия Губисполкома, возглавляемая председателем Исполкома тов. Позднышевым, а также сотня красноармейцев.

Поезд медленно двигался сквозь дымные волны, мечущиеся на подступах к станции Котельнич. Ураганный ветер развивал пламя по всем улицам, срывая борьбу с огнем. Буря бушевала почти всю ночь, и только наутро стало возможным тушить отдельные очаги огня. Из Вятки прибыл второй пожарный поезд, медицинский отряд, поезд с продовольствием. Город оцепили воинские патрули. От огня сумели отстоять немногое: район пристани, бывшую женскую гимназию, больницу на горе, здание уездного Исполкома и вокзал. Город был объявлен на исключительном положении. Оно длилось до половины июня.

Я возвращался в Вятку к вечеру 27 мая на дрезине вместе с Сормахом. Он выглядел совсем неважно. Сорок часов без сна! Мучила его давняя болезнь – язва желудка. Кроме охраны государственного имущества и вещей погорельцев, кроме наблюдения за порядком, ему надо было организовать еще одно сложное дело: переправить в Вятку из Котельнического домзака всех преступников. Малейшая оплошность и ко всем бедам присоединилась бы еще одна…

— При таком пожаре многое могло случиться, – устало кричал мне в ухо Сормах, – моторная дрезина неслась как курьерский поезд. Ветер бил нас нещадно, уносил слова.

— Обошлось без потерь… Бежал один заключенный, но его успели спасти, сгорел бы… Зашел разговор о Нолинске, и Сормах загадал загадку:

— А кто кроме меня из ноличан в Вятке работает?

— Ну как, кто? Начальник Губрозыска.

— А еще?

— Не знаю…

— А Андрей Матвеевич? Монахов-Мануйлов? Помнишь его? Недавно выбрали его председателем партколлегии.

— Верно! Я и забыл, что он ведь губвоенкомом был у нас.

— Да, был. После ликвидации степановцев он до сегодня оставался в Красной армии. Был членом Военбюро нашего Губкомпарта, а потом стал губвоенкомом. Сейчас вот пошел на партработу. В партколлегии ему место – надежнейший; верный коммунист!

Ближе к Вятке дрезина ход замедлила, приходилось и стоять на разъездах. После того, как Гурьяныч рассказал о преступности в Вятке и о борьбе с ней, я попросился участвовать в какой-нибудь операции, разумеется вместе с Мишей:

— Мы ведь теперь газетчики, должны изучать жизнь не по книжкам, а в натуре, – убеждал я его. Но он все отнекивался. Я пообещал принести ему официальное задание от редакции.

— Ну, зачем оно мне, – сдался он, наконец, – если найдется подходящий случай, я позвоню за денек, чтобы вы приготовились, только операция будет, вероятно, ночная…

Очевидно, он уже знал о таком подходящем случае. И я не удивился, когда через несколько дней Митрич вызвал меня в кабинет редакторов и сказал:

— Губмилиция вызывает…

— Будьте готовы в ночь на послезавтра, – рокотал знакомый голос. – Ну и хорош! Приходите в Губрозыск к одинадцати.

— Что там за чрезвычайное происшествие, – заинтересовался Митрич, — я смотрю у тебя дело поставлено так, что не ты ищешь новости, а они тебя.

— Это не происшествие, – уклонился я, – потом расскажу, послезавтра. И вот этой ночью пошли мы с Мишей в Губисполком, где находился и Губрозыск. Мы, естественно, не опоздали… Кроме Сормаха в кабинете никого не было. Федор Иванович Вычугжанин старший оперуполномоченный отдела явился вскоре вслед за нами. Федор Иванович был в Вятке фигурой примечательной. И не потому, что он был исключительно высокого роста и худобы, а из-за своих подвигов на поприще борьбы с преступностью, а также некоторых привлекательных особенностей характера…

Рассказывали, как он, однажды на базаре у собора поймал мелкого воришку. Тот схватил с телеги у зазевавшегося мужичка связку цветастых, крытых лаком деревянных ложек и бросился бежать меж рядов крестьянок, сидевших около овощных пирамид. Мужичек очнулся, когда похититель спокойно уже шествовал в горшочном ряду. Горластый хозяин начал было выкрикивать разные неприятные слова, но угомонился: телегу ведь не бросишь, а вор тю-тю…

А на воришку надвигалось неотвратимое возмездие. Федор Иванович с высоты птичьего полета заметил бегущего мальца, судорожно прятавшего ложки под пестренькую недлинную рубашку, вырывающуюся из-под пояска. Заметил и пошел ему наперерез. Спокойно перешагивал он через горы снеди, через завалы деревянной и глиняной посуды, так что продавцы успевали только огрызаться

— Вот, лешак, понес…

— Чёртова колокольня…

— Журавлиная порода…

Слышались и другие нелестные эпитеты. Но «чёртова колокольня» такими выкриками пренебрегал, ибо он спешил по делу. Наконец, ласково взял он за ворот рубашки не чуявшего беды мальца и строго спросил его:

— Кому ложки понес?

Тот молча хлопал глазами на дядю втрое выше его, спустившегося с неба. Потом захныкал. Федор Иванович достал у него из-под рубахи ложки и повел паренька обратно к мужику:

— Отдай сам! Скажи: дяденька я взял по ошибке. Больше не буду… А потом мы с тобой еще побеседуем. Понял?

Городская шпана прозвала уполномоченного Федей Долгим и смертельно боялась его, так как он обладал и завидной силой и умел применять боевые приемы при задержании самых отъявленных специалистов. Уголовники покрупнее дважды пытались освободить Вятку от его присутствия, но не удачно…

— Ну-ка, Федор Иванович, – встретил его Сормах, – щука не сорвется?

— Не должна, Николай Гурьянович. Уж очень наживка вкусная…

И пошли мы, не спеша, полусумрачной июньской ночью, по затихшим улицам с редкими прохожими. Спускались и поднимались по вятским уличным увалам. Федор Иванович скоро ушел вперед:

— Пойти проверить своих гавриков, – застенчиво пошутил он, – а вы бывайте точно к сроку…

— Как штык, – махнул ему рукой Сормах.

И снова мы преодолеваем спуски и подъемы, бредем не спеша по горбатым улицам. Молчим. У каждого свои думки. Сормах вспомнил, наверно, свою первую операцию в Нолинске, такой же июньской ночью пять лет назад брал он одну залетную птицу – стервятника. Какими-то неисповедимыми путями и судьбами забился тот в Нолинский край. Да! Хотел волк отсидеться в глухомани, ан попал на псарню.

— Красиво сработали, – прорычал тогда волк, когда подняли его сонного в хибарке на горе, на улице Проломной, именуемой ныне улицей Фридриха Адлера.

Я и Миша шагали преисполненные уважением к предстоящей взаправдашней операции и к самим себе – ее соучастникам…

— Смотрите, репортеры, – напутствовал нас еще в Губрозыске Николай Гурьянович, – грех на душу беру, нельзя было приглашать вас на операцию…

— Мы, Николай Гурьянович, тоже при исполнении служебных обязанностей, – дружно ответили мы.

— Ну, тогда хорош!

За нами, в некотором отдалении двигались смутные фигуры двух помощников Федора Ивановича. Для них эта прогулка была обычной, чуть выходящей из повседневных рамок. Это была их служба на защите спящего города. А Вятка спала крепко, беспробудно, особенно на окраинах, где мы сейчас следовали. С реки потянуло холодком, места назначения мы не знали, но догадывались: Видимо, Филейка, вышли на пустыри и где-то на подходе остановились. Сормах переговорил с внезапно появившемся Федором Ивановичем.

— Ребятки, – повернулся к нам Гурьяныч, – вы хотя и соучастники, но не лезьте вперед батьки в пекло. Куда поставлю, там и быть!

— Поняли вас, товарищ батько, громким шёпотом ответили мы.

К нужному дому подошли неожиданно быстро. Довольно вместительное одноэтажное здание располагалось как-то вкривь, относительно улицы. В окнах – мрак. Тишина. Гурьяныч поставил нас так: Мишу у двери в больших воротах, меня – к углу дома, так, чтобы я мог наблюдать за фасадом и боковой стороной. Как именно нам предстояло действовать в случае необходимости, мы договорились еще в Губрозыске. Но ведь там теория, а здесь… И мы остались одни. Темное небо, оранжево коричневое на западе. Две березы, слабо шелестящие под легким ветром. И глухой молчаливый дом…

Сколько прошло времени трудно сказать. Нам показалось очень долго. Вдруг во дворе послышались голоса. Я уловил спокойный голос Сормаха:

— Вот так. Легонько… Не торопясь…

Сразу же скрипнула калитка. Я шагнул к темным фигурам. Где же Щука? Оперативники с двух сторон держали верзилу. Появился и исчез в сторону улицы Федор Иванович. Сормах спросил нас:

— Шум не слыхали?

— Ничего не было слышно.

— Ну и хорош!

Он вернулся во двор. Оттуда послышались его слова:

— Гражданка Лялина! Вам советую сидеть дома и молчать! Утром к 9 часам явитесь в 1 отделение милиции, к начальнику. Да, да. На Московской…

Издали донеслось тарахтенье какого-то транспорта и стук копыт. К нам двигалось что-то темное, вровень с крышей: это Федор Иванович стоял в тарантасе. Он скомандовал:

— Посадите его в серединку. Николай Гурьянович, мы поехали. Вас ждут через два дома.

— Счастливо, – отозвался Сормах, – мы едем следом.

Операция закончилась. Признаться, мы были разочарованы. Тихо. Просто. Без переживаний. Возвращались мы в таком же тарантасе, поджидавшем нас неподалеку. Гурьяныч уселся между нами и заторопил «кучера»:

— Степан Андреевич, попрошу догнать!

Лошадь рванула экипаж. Гурьяныч потихоньку посмеивался:

— Вот так, товарищи репортеры! Блестящая операция по изъятию вечного рецидивиста Щуки завершается. Без лишнего шума и драки. Неплохо Федор Иванович подготовил. Хорош!

— Как же так удалось?

— В нашем деле подготовка – 90% успеха. Щука пришел к любезной своей отдохнуть, а мы его разбудили. Только и всего. А пойди мы завтра… Шуму могло быть много. Он считал, что мы завтра за ним пожалуем…

— Но как же вы все узнали?

— Вот приходите к нам в штат работать, все и узнаете, все загадки.

Утром мы с Мишей явились в редакцию первыми и принялись сочинять картинку под заглавием: «Что происходит ночью». Строк на сотню. Торжественно преподнесли мы сие сочинение старому газетчику Петру Васильевичу. Тот пробежал написанное и причмокнул:

— А что? Неплохо написано. Читать будут…

А ввечеру нас вызвал сам редактор:

— Инициативу проявили? Молодцы! А если бы Щука вас подстрелил?

— Что вы! Что вы! Ведь с нами был сам Сормах!

— Знаю! Но это – в первый и последний раз! Работать только по заданию!

Назавтра на последней странице газеты появилась двухстрочная хроника о задержании известного рецидивиста…

 419 total views,  1 views today